Back
Симон Полоян: Моя работа связана с человеколюбием
Детский хирург Симон Полоян с подросткового возраста трудится ради спасения жизней. Скоро в Иркутскую областную детскую больницу, в которой он занимает должность заместителя главного врача, поступит аппарат искусственного кровообращения. Сотрудники фонда «Нужна операция» после того, как помогли больнице с приобретением оборудования, взяли интервью у высококвалифицированного хирурга. Первые операции Симона, что повлияло на выбор его профессии, ошибки и эмоциональная привязанность к пациентам – об этом и многом другом в статье IRK.ru.
Недавно вы были в отпуске. Расскажите, как он прошел? Как давно его не было?
— Это был долгожданный отпуск, прошел он прекрасно, я замечательно провел время с детьми! Отпуска с детьми, когда я бы мог провести с ними время вне Иркутска и Красноярска, покупаться в море, по-настоящему отдохнуть, не было полтора года. Большая загруженность не позволяла съездить куда-то.
А как вы расслабляетесь после работы? Как отдыхаете?
— У меня есть увлечения, которые позволяют разгружать голову. Например, зимой я катаюсь на горном снегоходе. По выходным стараюсь уезжать в горы. Когда нет такой возможности из-за загруженности и работы, то я просто меняю деятельность – для меня это лучший отдых.
На какие виды деятельности, задачи вы переключаетесь обычно?
— Я вообще живу в режиме многозадачности. У меня был внутренний конфликт долгое время, задавался вопросом: влияет ли многозадачность на эффективность? И понял, что да, влияет. Но выбора нет, ведь помимо того, что я занимаюсь хирургией, на мне лежит и административная работа: когда Юрий Андреевич уезжает, я исполняю за него обязанности главного врача. Помимо этого, у меня свой бизнес в сфере промышленной медицины, постоянно занимаюсь чем-то разным, и это помогает. Также я отдыхаю, приезжая домой и занимаясь детьми, домом. В частном доме нужно и убрать снег зимой, и погулять с собакой. Летом у нас огород. Хватает дел, чтобы переключаться.
Почему вы выбрали медицину?
— Медицина для меня стала открытием в подростковом возрасте. В 14 лет решил, что стану врачом. Мой отец был инженером-химиком, и я с детства увлекался химией и вообще естественными науками, даже хотел быть инженером-экологом и планировал поступать в Красноярский политехнический университет. По окончании 9 класса, на летних каникулах в Грузии, моя двоюродная сестра обронила фразу: «Слушай, а ведь из тебя получился бы такой прекрасный доктор!». И у меня в этот момент зажглась лампочка. Я приехал в Красноярск с летних каникул и понял, что медицина сочетает в себе и колоссальную пользу обществу, и все те дисциплины, что мне интересны.
В чем проявлялся ваш интерес к будущей профессии?
— Я поступил в Малую медицинскую академию в 10 классе и 2 года, каждый день после школы, занимался с преподавателями, которые работают в медицинских университетах. Я изучал те самые базовые предметы, которые студенты-медики проходят первые три года. В университете благодаря этому большинство дисциплин сдавал автоматом.
Когда вы впервые побывали у операционного стола? И когда впервые прооперировали ребенка?
— Если помните, раньше в школах, помимо базового образования, был УПК – учебно-производственный комбинат. Старшеклассники проходили начальную профессиональную подготовку. В моей школе было много направлений трудовой деятельности, и я до того, как принял решение стать врачом, занимался токарным делом. Раз в неделю, вместо учебы в школе, я работал на токарном станке. Представляете, как здорово? А в 10-11 классе я ходил на УПК уже по сестринскому делу, напросился в операционной блок. Хотелось вживую посмотреть, как проходит настоящая врачебная работа. И меня, 15-летнего мальчишку, направили санитаром в детское хирургическое отделение. Там я впервые увидел, что такое хирургия. И впервые оказался у операционного стола, в качестве второго ассистента. Я попал на операцию профессора Юрчука Владимира Андреевича – грозы всей больницы, темпераментного и громогласного врача. Когда он заходил в операционную – все разбегались, старались не попадаться ему под руку. А я же этого не знал!
В тот день он оперировал новорожденного, которого именно мне, кстати, отдали в руки и поручили нести в операционную. Ассистентских рук во время процедуры не хватало, в какой-то момент Владимир Андреевич окинул взором операционную, увидел меня с горящими от интереса глазами и дал команду: «Мойся!» – кодовое слово, которое означает, что надо мыть руки и вставать у операционного стола. После этого опыта мой мир перевернулся, и было принято решение, что я буду заниматься детской хирургией.
Вы проводили разные виды операций, в том числе кардиологические. Сколько месяцев или лет было самому маленькому пациенту, которому вы прооперировали сердце? От какой болезни он страдал?
— Вообще, я не кардиохирург. Но в начале своей практики я оперировал достаточно много детей с экстремально низкой массой тела, рожденных преждевременно. У них был один из видов врожденного порока сердца. Самый маленький ребенок, которому я проводил кардиологическую операцию, весил 480 граммов – это 6-7 месяц жизни.
Мне пришлось самому учиться выполнять необходимую операцию. Все потому, что проблему необходимо решать экстренно, иначе из-за недостаточного кровотока у ребёнка мог отмереть кишечник. Эти дети — их нельзя транспортировать в другое учреждение, к кардиохирургам. И сложно было привозить этих специалистов в нашу больницу, потому что у них весьма много своей работы. Порой малышам приходилось ждать несколько дней. А окно возможности для таких операций бывает очень короткое. Вот есть сейчас у ребёнка хорошие анализы, нет никаких инфекционных процессов – его надо оперировать как можно раньше. Мы просто не могли ждать, когда кто-то освободится.
Часто ли вы сталкиваетесь с эмоциональным выгоранием? Привязываетесь к своим пациентам?
— С точки зрения эмоционального сопереживания самая проблемная группа пациентов – это дети с онкологией, с которыми я работал и работаю по сей день. У меня в кабинете стоит картина – очень красивый корабль – её нарисовала моя пациентка Соня Беркова. Девочки, к сожалению, сейчас нет в живых. Мы оперировали ее несколько раз, она очень долго лежала в больнице, страдала от остеогенной саркомы рёбер и метастаз в легких. Проникся к пациенту всей душой, и время, конечно, не вылечило, Соня осталась со мной навсегда.
Когда были молодым доктором, не завязывалась ли у вас дружба с пациентами?
— Да. Однажды я подружился с одним парнем, которому выполнил тогда еще новую операцию – никто этого не делал в Сибири – установку венозной порт-системы для химиотерапии. Это был Андрей Нефедьев, ему на тот момент было 16 лет. Он умер в 18. Андрей часто лежал в больнице, ему хотелось со мной, 25-летним парнем, общаться – и это абсолютно понятно. Мы стали приятелями, а потом взаимодействовали прямо как друзья: он приходил в ординаторскую, когда я дежурил, мы пили чай, могли смотреть фильмы. Его смерть стала для меня личным горем. Я тогда пообещал себе, что больше не буду привязываться к пациентам. Но обещание, конечно, миллионы раз нарушил. Моя работа связана с человеколюбием, и от эмоциональной привязки не уйти.
Скажите, а чему вы научились у своих маленьких пациентов?
— Мои пациенты научили меня не обращать внимания на боль. Благодаря им я не особо переживаю по поводу мелких своих недугов и проблем, потому что каждый рабочий день вижу настоящие болезни и истинную боль.
Сложно ли говорить слова «нужна операция»?
— Да, конечно! Каждый раз необходим индивидуальный подход. Более того, нужно обдумать очень много вещей перед тем, как произнести эти слова. Обдумать, в первую очередь, для самого себя – верное ли решение ты принял. Это большой груз и невероятная ответственность. Иногда приходится работать на пару с психологом. У нас есть клинические психологи, к которым врач может обратиться, если подозревает, что один он не справится.
Если бы вы могли изменить профессию на один день, то кем бы вы стали?
— Лётчиком. Однажды, благодаря своей профессии, я имел возможность пилотировать вертолет! Это было в 2017 году. Я был командирован по санитарной авиации в Енисейск, должен был оперировать новорожденного ребенка, которого, из-за тяжести состояния, невозможно было оттуда вывезти.
Мы с пилотом летели на небольшом вертолете Robinson. Во время беседы с ним обмолвился, что все детство занимался авиамоделированием и небо меня манило в какой-то мере. И вдруг пилот садит вертолет в глухой тайге, на одну из «проплешин», образовавшихся из-за лесозаготовки и говорит мне: «Выходи!». Я отвечаю: «Леонид, может, я что-то не то сказал? Я вас обидел как-то?». Он еще раз попросил выйти, я это сделал. Пилот достал джойстик, присоединил его к своему устройству и отдал мне. Потом он взлетел и дал мне возможность недолго попилотировать.
Когда полетели утром обратно – джойстик уже стоял на месте, пилот лишь поднял вертолет в небо, а дальше, всю дорогу до Красноярска, управлял вертолетом я один. Леонид мне даже дал возможность «побаловаться» в небе и совершать несложные манёвры. Было очень интересно. Причем это так легко – как управлять велосипедом, мне кажется. Вот так, благодаря профессии хирурга у меня есть один лётный час – мой, личный!
— Это был долгожданный отпуск, прошел он прекрасно, я замечательно провел время с детьми! Отпуска с детьми, когда я бы мог провести с ними время вне Иркутска и Красноярска, покупаться в море, по-настоящему отдохнуть, не было полтора года. Большая загруженность не позволяла съездить куда-то.
А как вы расслабляетесь после работы? Как отдыхаете?
— У меня есть увлечения, которые позволяют разгружать голову. Например, зимой я катаюсь на горном снегоходе. По выходным стараюсь уезжать в горы. Когда нет такой возможности из-за загруженности и работы, то я просто меняю деятельность – для меня это лучший отдых.
На какие виды деятельности, задачи вы переключаетесь обычно?
— Я вообще живу в режиме многозадачности. У меня был внутренний конфликт долгое время, задавался вопросом: влияет ли многозадачность на эффективность? И понял, что да, влияет. Но выбора нет, ведь помимо того, что я занимаюсь хирургией, на мне лежит и административная работа: когда Юрий Андреевич уезжает, я исполняю за него обязанности главного врача. Помимо этого, у меня свой бизнес в сфере промышленной медицины, постоянно занимаюсь чем-то разным, и это помогает. Также я отдыхаю, приезжая домой и занимаясь детьми, домом. В частном доме нужно и убрать снег зимой, и погулять с собакой. Летом у нас огород. Хватает дел, чтобы переключаться.
Почему вы выбрали медицину?
— Медицина для меня стала открытием в подростковом возрасте. В 14 лет решил, что стану врачом. Мой отец был инженером-химиком, и я с детства увлекался химией и вообще естественными науками, даже хотел быть инженером-экологом и планировал поступать в Красноярский политехнический университет. По окончании 9 класса, на летних каникулах в Грузии, моя двоюродная сестра обронила фразу: «Слушай, а ведь из тебя получился бы такой прекрасный доктор!». И у меня в этот момент зажглась лампочка. Я приехал в Красноярск с летних каникул и понял, что медицина сочетает в себе и колоссальную пользу обществу, и все те дисциплины, что мне интересны.
В чем проявлялся ваш интерес к будущей профессии?
— Я поступил в Малую медицинскую академию в 10 классе и 2 года, каждый день после школы, занимался с преподавателями, которые работают в медицинских университетах. Я изучал те самые базовые предметы, которые студенты-медики проходят первые три года. В университете благодаря этому большинство дисциплин сдавал автоматом.
Когда вы впервые побывали у операционного стола? И когда впервые прооперировали ребенка?
— Если помните, раньше в школах, помимо базового образования, был УПК – учебно-производственный комбинат. Старшеклассники проходили начальную профессиональную подготовку. В моей школе было много направлений трудовой деятельности, и я до того, как принял решение стать врачом, занимался токарным делом. Раз в неделю, вместо учебы в школе, я работал на токарном станке. Представляете, как здорово? А в 10-11 классе я ходил на УПК уже по сестринскому делу, напросился в операционной блок. Хотелось вживую посмотреть, как проходит настоящая врачебная работа. И меня, 15-летнего мальчишку, направили санитаром в детское хирургическое отделение. Там я впервые увидел, что такое хирургия. И впервые оказался у операционного стола, в качестве второго ассистента. Я попал на операцию профессора Юрчука Владимира Андреевича – грозы всей больницы, темпераментного и громогласного врача. Когда он заходил в операционную – все разбегались, старались не попадаться ему под руку. А я же этого не знал!
В тот день он оперировал новорожденного, которого именно мне, кстати, отдали в руки и поручили нести в операционную. Ассистентских рук во время процедуры не хватало, в какой-то момент Владимир Андреевич окинул взором операционную, увидел меня с горящими от интереса глазами и дал команду: «Мойся!» – кодовое слово, которое означает, что надо мыть руки и вставать у операционного стола. После этого опыта мой мир перевернулся, и было принято решение, что я буду заниматься детской хирургией.
Вы проводили разные виды операций, в том числе кардиологические. Сколько месяцев или лет было самому маленькому пациенту, которому вы прооперировали сердце? От какой болезни он страдал?
— Вообще, я не кардиохирург. Но в начале своей практики я оперировал достаточно много детей с экстремально низкой массой тела, рожденных преждевременно. У них был один из видов врожденного порока сердца. Самый маленький ребенок, которому я проводил кардиологическую операцию, весил 480 граммов – это 6-7 месяц жизни.
Мне пришлось самому учиться выполнять необходимую операцию. Все потому, что проблему необходимо решать экстренно, иначе из-за недостаточного кровотока у ребёнка мог отмереть кишечник. Эти дети — их нельзя транспортировать в другое учреждение, к кардиохирургам. И сложно было привозить этих специалистов в нашу больницу, потому что у них весьма много своей работы. Порой малышам приходилось ждать несколько дней. А окно возможности для таких операций бывает очень короткое. Вот есть сейчас у ребёнка хорошие анализы, нет никаких инфекционных процессов – его надо оперировать как можно раньше. Мы просто не могли ждать, когда кто-то освободится.
Часто ли вы сталкиваетесь с эмоциональным выгоранием? Привязываетесь к своим пациентам?
— С точки зрения эмоционального сопереживания самая проблемная группа пациентов – это дети с онкологией, с которыми я работал и работаю по сей день. У меня в кабинете стоит картина – очень красивый корабль – её нарисовала моя пациентка Соня Беркова. Девочки, к сожалению, сейчас нет в живых. Мы оперировали ее несколько раз, она очень долго лежала в больнице, страдала от остеогенной саркомы рёбер и метастаз в легких. Проникся к пациенту всей душой, и время, конечно, не вылечило, Соня осталась со мной навсегда.
Когда были молодым доктором, не завязывалась ли у вас дружба с пациентами?
— Да. Однажды я подружился с одним парнем, которому выполнил тогда еще новую операцию – никто этого не делал в Сибири – установку венозной порт-системы для химиотерапии. Это был Андрей Нефедьев, ему на тот момент было 16 лет. Он умер в 18. Андрей часто лежал в больнице, ему хотелось со мной, 25-летним парнем, общаться – и это абсолютно понятно. Мы стали приятелями, а потом взаимодействовали прямо как друзья: он приходил в ординаторскую, когда я дежурил, мы пили чай, могли смотреть фильмы. Его смерть стала для меня личным горем. Я тогда пообещал себе, что больше не буду привязываться к пациентам. Но обещание, конечно, миллионы раз нарушил. Моя работа связана с человеколюбием, и от эмоциональной привязки не уйти.
Скажите, а чему вы научились у своих маленьких пациентов?
— Мои пациенты научили меня не обращать внимания на боль. Благодаря им я не особо переживаю по поводу мелких своих недугов и проблем, потому что каждый рабочий день вижу настоящие болезни и истинную боль.
Сложно ли говорить слова «нужна операция»?
— Да, конечно! Каждый раз необходим индивидуальный подход. Более того, нужно обдумать очень много вещей перед тем, как произнести эти слова. Обдумать, в первую очередь, для самого себя – верное ли решение ты принял. Это большой груз и невероятная ответственность. Иногда приходится работать на пару с психологом. У нас есть клинические психологи, к которым врач может обратиться, если подозревает, что один он не справится.
Если бы вы могли изменить профессию на один день, то кем бы вы стали?
— Лётчиком. Однажды, благодаря своей профессии, я имел возможность пилотировать вертолет! Это было в 2017 году. Я был командирован по санитарной авиации в Енисейск, должен был оперировать новорожденного ребенка, которого, из-за тяжести состояния, невозможно было оттуда вывезти.
Мы с пилотом летели на небольшом вертолете Robinson. Во время беседы с ним обмолвился, что все детство занимался авиамоделированием и небо меня манило в какой-то мере. И вдруг пилот садит вертолет в глухой тайге, на одну из «проплешин», образовавшихся из-за лесозаготовки и говорит мне: «Выходи!». Я отвечаю: «Леонид, может, я что-то не то сказал? Я вас обидел как-то?». Он еще раз попросил выйти, я это сделал. Пилот достал джойстик, присоединил его к своему устройству и отдал мне. Потом он взлетел и дал мне возможность недолго попилотировать.
Когда полетели утром обратно – джойстик уже стоял на месте, пилот лишь поднял вертолет в небо, а дальше, всю дорогу до Красноярска, управлял вертолетом я один. Леонид мне даже дал возможность «побаловаться» в небе и совершать несложные манёвры. Было очень интересно. Причем это так легко – как управлять велосипедом, мне кажется. Вот так, благодаря профессии хирурга у меня есть один лётный час – мой, личный!
